Как странно меняется время. Когда-то испанским поэтом Федерико Гарсия Лоркой бредили многие. Его пытались переводить, пели песни на его стихи, ставили спектакли даже в самодеятельных театрах. В народных театрах отчего-то любили «Дом Бернарды Альбы».
Меня поначалу это пристрастие удивляло, а потом догадалась. В самодеятельных театрах всегда не хватало актёров-мужчин, посему и была ко двору эта пьеса. Я даже сохранила фотографии этого спектакля в Доме культуры Хайтинского фарфорового завода. Спектакль пользовался невероятным успехом; в зале многие плакали, а по окончании спектакля аплодировали стоя.
Но моя любовь к Лорке, которая подвигла на многие годы работы над переводом его книги «Поэма о канте хондо», возникла не из-за хайтинцев.
Мне было лет шестнадцать, когда какой-то благодетель прочёл мне на испанском языке его стихотворение «Despedida».
Si muero,
dejad el balcon abierto.

El nino come naranjas.
(Desde mi balcon lo veo.)

El segador siega il trigo.
(Desde mi balcon lo siento.)

!Si muero,
dejad mi balcon abierto!

Если умру,
Держите дверь на балкон
открытой.

Мальчик есть апельсин,
(с балкона его я вижу.)

Жнец сжинает колосья,
(с балкона его я слышу.)

Если умру,
держите дверь на балкон
открытой!
(«Книга песен» 1921-1924) Из цикла «По ту сторону мира»

И всё. Я попала в плен испанского языка, и поэзии Лорки.
Естественно, я начала учить испанский. Из библиотеки Иностранной литературы по межбиблиотечному обмену (Интернета не было, но был обмен) мне выписали толстенный том произведений поэта, в кожаном переплёте, только на месяц и я, высунув язык, целый месяц переписывала его поэзию. Трудов было много, но зато у меня был свой Лорка.

Я понимала трудность задуманного, и всё-таки решилась. Начала с того, что принялась выстраивать синонимические ряды, как на испанском, так и на русском языках и понимала, что эта работа не на один, а на несколько, если не на десяток лет. А потом возникло понимание, что нельзя перевести адекватно, если не ответить на многие вопросы, если не разгадать все загадки, которые скрываются в поэтическом тексте. Возможно, испанцу они понятны без всяких комментариев, а человеку другой культуры нужна расшифровка образов. Почему на решётке окна, за которой лежит умерший ребёнок, плачут шесть соловьёв, а не семь, и не десять. И отчего, именно, соловьи, а не другие птицы. Почему в таком страшном облике является Кармен в воспоминаниях старых андалусцев, кавалерах прежних дней. Кто такая цыганка Петенера. И что представляют из тебя танцы сигирийя, солеа. И, как появился стиль пения «канте хондо».

Не было нормального толкового словаря испанского языка, ни в Иркутске, ни где бы то не
было. А о том, чтобы купить такой словарь, даже и мечтать не приходилось.
Это было каким-то чудом, но «Поэма о канте хондо» и, должно быть дух Федерико приводили ко мне людей, дарили замечательные встречи. Для того, чтобы разобраться с текстами, где только мне не пришлось побывать, разве что не спускаться под воду. Но к телескопу Обсерватории Иркутского государственного университета пришлось подняться. Мне нужно было разобраться с одним фактом, похоже ли Созвездие Саэты на стрелу или это фантазия Лорки.

Я об этом рассказала заведующей Обсерваторией, астроному Мансуровой. И она повела меня далеко за полночь к телескопу. Она что-то долго настраивала, потом сказала замечательные слова: «Смотрите вот ваша Саэта». В бархатной глубине ночи сияли только пять звёзд, ничего вокруг не было, они образовывали стрелу. На русском языке Созвездие называлось Созвездие Стрелы, как и на испанском языке. Стоя у телескопа, в ощутимом холоде сибирской ночи, я поняла, что у Лорки ничего не бывает случайным, все образы выверены, несмотря на весь импрессионизм испанской поэзии 20-х годов прошлого столетия.

Разрешилось дело и с испанским толковым словарём.
Как-то выпало счастье отдыхать в Болгарии на Золотых песках, но без обычных туристических маршрутов, только отдых на море. Мне нравилось дразнить наблюдающего на вышке, заплывая далеко в море. Он кричал: «Наташка, вернись!», каким образом он различал по национальности плавающих, оставалось загадкой, и начинал лениво сползать с вышки.

Но однажды за мной увязалась совсем молоденькая девочка, пришлось возвращаться, когда мы очутились на более мелком месте, по грудь в воде, я её спросила: «Ты куда полезла, я выросла на бурных речках, плаваю как рыба». На что она мне ответила: «А я выросла на Атлантике». Я чуть не захлебнулась. «Как это на Атлантике?» Девушка на русском говорила совершенно без акцента. Она сказала, что бабушка у неё русская, звать её Таня’ Cёбер, она – француженка. Бабушка возила её каждое лето в русскую колонию на Атлантике, чтобы Таня’ учила русский язык.

На другой день Таня’ привела целую ораву французов: некоторые из них говорили на польском, а одна абсолютно без акцента шпарила на русском, словно она только что приехала из Рязани. Я спросила её, отчего она так хорошо говорит на русском. То, что она мне ответила, заставило меня снова раскрыть рот. «Я, Татьяна Александровна Серова-Сизинская». «Какой Серов?» - пролепетала я. «Валентин Серов. Я его внучка. Вы знаете картины Серова?» «Конечно, знаю. Мой любимый художник. Когда приезжаю в Москву, первым делом иду в Третьяковку, в серовские залы». «Помните картину: два мальчика на веранде у моря?» «Помню. Один мальчик смотрит на зрителей». «Это мой отец – Александр».

Она мне рассказывала, что они с отцом жили в Сирии, потом перебрались во Францию. Она замужем за чехом. Преподаёт русский язык в лицее, а летом бывает в Москве, где формирует французские туристические группы. Сын – кинооператор. Чаще всего отдыхают в Болгарии, поскольку отдых на французском побережье не по карману. Потом мы встречались с Татьяной Александровной в Москве, в Ташкенте, где она была гидом, а я приезжала в командировку. Приезжала она и в Иркутск. Однажды она приехала в морозы и должна была поехать в Братск с туристами, мы её обули в валенки, и она в них щеголяла на зависть всей группе.

А однажды она привезла мне Толковый словарь Испанской королевской Академии языка, толстенный, в два кирпича, такие в Испании называются “mataburro” – «убить осла». Везти его помогала вся группа. Он мне намного облегчил работу. Но не хватало общения с людьми, которые объяснили бы некоторые страноведческие реалии. Никак не могла, понять, почему в стихах Лорки возникают сто всадников в траур одетых и куда они скачут по красным дорогам Андалусии. И отчего в Андалусии существует праздник ста девушек, которые в один из весенних дней с цветущими ветками поднимаются на холм.

Мне оставалось одно, написать корреспонденту Гостелерадио Кудрину в Испании и спросить об этом празднике. Попросила его адрес в Комитете радио, тогда оно располагалось на Пятницкой. Они мне очень невежливо отказали. Дескать, всякий тут будет просить адреса корреспондентов, а мы должны их выдавать. Я им написала тоже не очень вежливо, что, дескать, мне адрес нужен не для того, чтобы спросить у корреспондента, почём килограмм помидоров на мадридском рынке. Они вынуждены были уступить и адрес прислали. Но, к сожалению, Кудрин мне ничем помочь не смог. Я ему благодарна за то, что он всё-таки ответил. И я нашла объяснение ста всадников. Об этом написано в обширном очерке, который является самостоятельной работой в книге переводов.

В конце концов, я устала от книги, от переводов, решила отдохнуть и даже не знала, вернусь ли я к ней. Если бы не одна встреча, ставшая для меня столь значительной, чего я даже и не оценила в тот момент.
В наш города приехала с концертами Пилар Риоха, в афише было сказано, что она исполняет испанские танцы: сигирийю и, что с ней приехал певец Луис Алгаба, цыган из народного квартала Триана, что в Севилье. И, конечно, он исполняет песни «канте хондо».

Я, конечно, пожелала с ней встретиться, она не отказала, и пока она находилась в городе, мы с ней постоянно встречались. Она показала мне свои кастаньеты, они хранились в мешочке, связанном из шерсти. Кастаньеты танцовщицы такой же тонкий инструмент, как скрипка скрипача. Научила делать «palmeada”, то есть хлопать в ладоши таким образом, чтобы получался особый звук, гулкий, чуть-чуть глуховатый. Кто видел фильмы, где исполняются андалусские танцы, то обязательно приметил, что там всегда присутствуют пальмеадорес.

Только не говорите мне о фламенко, Мануэль де Фалья и Федерико Лорка называли танцы и пение канте хондо в эстрадном исполнении «фламенкской оперой». В противовес эстрадному засилью они проводили фестиваль «канте хондо», где первое место занял старик, пришедший с гор и исполнивший старинную серрану, т.е. «горную» Много существует разновидностей песен в стиле «канте хондо», есть даже тюремная. Луис Алгаба продиктовал мне стариннейшую сигирийю, даже спел её.

Да, я не сказала, кто они такие и откуда. И Пилар Риоха и Луис Алгаба – испанцы, дети гражданской войны. Пилар из городка Риоха, когда началась война, родители бежали в Мексику, и не только они. Мексика приютила многих испанцев. А Луис Алгаба испанский цыган из Трианы. Кстати, его сестре поставлен в Испании памятник. Муж Пилар, преподаватель университета в Мехико, ведёт на Мексиканском телевидении передачи о «канте хондо». Пилар подарила мне копию сценария его передачи. Пилар сопровождали два мексиканских гитариста, братья Негрете Хосе Луис и Хорхе.

Концерт был замечательный. Я, воочию, убедилась, насколько захватывает исполнение канте хондо. Словно набегает океанская волна и накрывает с головой. Ты вырываешься из водного плена, но возникает страстное желание вновь погрузиться в пучину. Танец Пилар сопровождали то гитаристы, то голос Луиса Алгабы. И абсолютно точно, что писал Лорка о крике, которым начинается песня и о спиралях, в которые свивается звук. И я поняла, почему так любили «канте хондо» Мануэль де Фалья и Федерико Гарсия Лорка.

В этом пении душа андалусского народа, в венах которого течёт кровь, напоённая потоками южного солнца, ароматами апельсинов и лимонов, солёным запахом моря. И я навсегда благодарна испанке из Мексики, что она познакомила меня с этим искусством. Редкая удача, один раз во всю долгую жизнь. И она же сказала, чтобы я не бросала работы, довела до конца, а дон Мануэ и Федерико порадуются на небесах.

Так и родилась эта книга, за которую я благодарна многим людям.
Эльвира Каменщикоа